– Давай уж, чего тянешь!
– И-ех, взяли!!!
Иван не успел почувствовать боли. Крюк вылетел из потолка и ударил его по затылку. Дальнейшего он не помнил.
Очнулся он лежащим в совершенно другом месте. Руки и ноги были раскинуты. Иван хотел поднести руку к лицу – не получилось. Другую тоже что-то удерживало. Он почувствовал себя распятым на какой-то жесткой и холодной плахе. И он не ошибся, так оно и было.
Прямо над ним висело в воздухе, ни о что не опираясь, не прицепленное за что-то, черное яйцеобразное тело. Ивану даже показалось, будто это подаренное ему Хлодриком яйцо-превращатель. Но он сам увидал, что ошибся, это была другая, пусть и сходная, штуковина. Выше торчали непонятные, громоздкие аппараты, направленные своими раструбами на лежащего Ивана. Их было много, но назначение этих аппаратов оставалось для Ивана неизвестным. Да и какая теперь разница! Иван почувствовал, что влип окончательно, крепко.
– Как самочувствие? – спросил кто-то невидимый.
– Нормальное, – машинально ответил Иван. И сам поразился своему дурацкому ответу.
Невидимый заскрежетал, заскрипел – видно, ему стало смешно от чего-то. Иван дернулся со всей силы, но зажимы были прочными и надежными.
– Не стоит нервничать, – предупредил невидимый, – лежи спокойненько, и все будет путем! Через три часа сам себя не узнаешь! Небось, отвык уже, а?
Иван не понял, от чего он должен был отвыкнуть. Его волновало другое.
– Где я? – спросил он.
– Там, куда стремился.
– А если поточнее?!
– В Меж-арха-анье, слизняк, тебе же объясняли много раз, что к чему, – недовольно просипел невидимый.
– Ага, – съязвил Иван, – мне объясняли, а вы присутствовали при этих объяснениях, все слыхали, все знаете!
– Нам без этого нельзя – конечно, знаем!
Из Ивана вместе со словами полилась желчь:
– Ну понятненько, ясненько, все-то вы обо всем знаете, все-то вы понимаете, только вот сказать не можете, у нас тоже есть такие – все понимают, глядят понимающими глазами, потявкивают, повизгивают, подвывают, а вот сказать, ну никак не могут!
– Намек понял, – заявил невидимый, – сам такой!
Разговор сначала перешел в перепалку, потом стал переходить в склоку. Но невидимый вдруг сгладил все, заскрипел, захохотал. Иван то ли от нервов, то ли поддавшись его заразительному смеху-скрежету, тоже рассмеялся. Да еще как! Будто он не распятым на холодной и жесткой плахе лежал, а стоял в комнате смеха у эйфороматов, которые могут растормошить покойника недельной давности.
Он смеялся, и ему становилось легче, словно некий тяжкий груз сваливался комьями или пластами с груди. Впервые за все время пребывания в этой идиотской и не поддающейся логическому истолкованию Системе он чувствовал себя столь расслабленным, легким, беззаботным.
Но невидимка так же неожиданно, как и начал, прервал свой захлебывающийся смех. И стал вполне серьезно объяснять Ивану, что к чему, да еще таким тоном, так разжевывая все, что Иван ощутил себя олухом необычайным.
– Мы сейчас в Меж-арха-анье. Сюда сходятся связующие нити всех трех частей псевдопланетной подсистемы, базирующейся на Хархане-А, Харх-А-ане и Ха-Архане, понял?
– Пытаюсь понять.
– Так вот, каждая часть равноудалена от квазицентра на двадцать один световой год... э-э, световой год, надеюсь, ты знаешь, это не время, это расстояние, которое преодолевает луч света за ваш земной год...
– Не надо разжевывать, я не школяр, – перебил Иван. Его возмутило то, что с ним говорят как с молокососом-дебилом.
– Похвально! – заметил невидимка. – Но продолжим наш ликбез! Итак, центр этот существует на известном расстоянии от известных частей. И одновременно он находится в самом ярде каждой, повторяю, каждой части.
Ивану показалось, что голос очень похож на голос молодого и неспившегося Хука Образины, что невидимка и есть тот самый непонятный и нигде толком не существующий доброжелатель. Хотя ощущалось и различие. Иван не мог понять – в чем, какое, но оно было.
– Мудрено слишком, – сказал он.
– Ни хрена тут мудреного нет! Все предельно просто. Ядра частей пронзены энергетической иглой-уровнем, слыхал про таковой? – невидимка не дал ответить. – Так вот, этот уровень в свою очередь, именно пронизывая все три ядра, теряет в подструктурах пилообразные функции, сворачивается и замыкается сам в себе. Понял? Но только для этих трех ядер. Во всех прочих местах он остается самым обычным простеньким иглой-уровнем.
– Угу, – вставил Иван, – совсем простеньким и необычайно обычненьким! Вы ответьте лучше – с чего это вдруг вы тут решили, что жертву перед закланием надо непременно просвещать.
– Глупость твоя безгранична, слизняк. И потому ее мы замечать не будем. Впрочем, ежели желаешь на арену – пожалуйста, в любой миг! Похоже, там ты себя чувствуешь увереннее!
– А потом?
– Что потом?
– Ну, после арены – куда?
– Как это куда?! – Сюда! – раздраженно разъяснил невидимка.
– Тогда не надо! – заупрямился Иван. – Еще чего не хватало – все заново! Нет, уж! Лучше свежуйте живьем, гады!
– Фу-у! – брезгливо протянул невидимка. – Грубо и некрасиво! Ну да ладно уж, лежи себе. Тебе будет над чем пораскинуть мозгами. – Лежи, перевертыш!
Ивана перестали тревожить. И он остался один – один в тишине, полумраке и неизвестности. Он вдруг вспомнил, что очень много дней ничего не ел и почти ничего не пил, что держался лишь на стимуляторах да на нервном взводе-запале. Но ему и сейчас не хотелось есть. Не хотелось, и все!
Темное и странное яйцо висело над ним. Из раструбов явно что-то исходило. Но Иван пока не чувствовал, что именно. Легкость, расслабленность, беззаботность растворялись, уходили из тела и мозга. Их место занимало постепенно, словно наваливаясь, просачиваясь вовнутрь, нечто тяжкое и муторное. С каждой минутой ощущение становилось все неприятнее. Набегали гнетущие мысли, захлестывало тоской – внезапной, неестественно давящей, изнуряющей.